Тайны «Стелы с кошкой»

(посвящается Йоки)

RANDOM STUDIES

  • Надежда Налимова

В Афинском национальном музее хранится один из самых интригующих античных памятников – замечательный образчик «стиля Парфенона» – надгробие, известное как «Стела с кошкой» («Cat Stele»). Чем оно так необычно? Начать с названия, вернее с детали, давшей ему название. Это изображение кошки, лежащей на высоком прямоугольном пилоне. Голова зверя не сохранилась, но едва ли подобное тело может принадлежать кому-то, кроме маленького кошачьего. Самую разнообразную живность можно встретить в греческих надгробных стелах – собак разных пород, птиц разных видов, насекомых, даже кроликов, но вот кошка всего одна. Что она делает на надгробии? Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, рассмотрим рельеф во всех деталях и сравним его с другими подобными памятниками.

Надо сказать, что репертуар греческих погребальных стел был достаточно стандартизированным, с четко

«Стела с кошкой» («Саламинская стела»)

Ок. 430 г. до н. э.

Национальный археологический музей, Афины

Тайны «Стелы с кошкой»

(посвящается Йоки)

очерченным кругом тем и образов (есть конечно и уникальные, штучные вещи, но их не так много на общем фоне). В классический период надгробия, как правило, представляли собой прямоугольные плиты с рельефным изображением одной или нескольких фигур. Позы, положения рук и голов, жесты, атрибуты и способы взаимодействия с ними – вот ключевые элементы визуального языка классических стел. В них закодированы представления древних о жизни и смерти, ценности и этические парадигмы, существовавшие в греческом обществе.



Иллюстрации:


Фрагмент аттической стелы второй половины IV в. до н. э. Национальный археологический музей, Афины

Стела из некрополя Керамик в Афинах. Ок. 350 г. до н. э. Национальный археологический музей, Афины

Считается, что на стеле всегда есть изображение умершего. В нашем случае это, очевидно, атлетически сложенный юноша, чья величественная фигура выделена масштабом и занимает большую часть плиты. Несомненно, он – главное действующее лицо. Однако, юноша изображен не один. На переднем плане появляется другой персонаж – мальчик, подросток. У него удлиненные кудрявые волосы, пухлые губы, тяжелый «невидящий» взгляд миндалевидных глаз. Поскольку нижняя часть стелы не сохранилась, мы можем лишь догадываться о его позе. По уцелевшей части видно, что руки его слегка разведены в стороны. Вероятно, он держал какой-то предмет или предметы, как бы демонстрируя их зрителю. Многое бы разъяснилось, если бы знали, какие именно...

По некоторым признакам наша стела вписывается в ряд надгробий юношей-эфебов, где умершие изображались как

«Стела с кошкой» («Саламинская стела»)

Ок. 430 г. до н. э.

Национальный археологический музей, Афины

безбородые атлеты (что, вероятно, отмечало ранний возраст их ухода из жизни) в сопровождении мальчиков-слуг. Один из многочисленных примеров использования такой иконографии демонстрирует стела из Музеев Ватикана, найденная в Садах Мецената в Риме, близкая по времени нашей. Прислуживающий атлету мальчик-раб изображен с характерными атрибутами палестры (античного «спортзала») – стригилем, металлическим скребком, который использовался борцами для очищения тела, и арибаллом, шаровидным сосудом для масла. Его готовность служить выражена в позе и взгляде, направленном на господина. Головы персонажей – атлета и мальчика – развернуты в профиль: они смотрят друг на друга. При этом атлет разительно превосходит масштабом слугу, что подчеркивает разницу в возрасте и социальном статусе.



Аттическая надгробная стела с атлетом и слугой
Ок. 450 г. до н. э.
Музеи Ватикана
Ок. 430 г. до н. э.
Национальный археологический музей, Афины
Ок. 370 г. до н. э.
Британский музей
При всем формальном сходстве со стелами типа атлет-слуга, «Стела с кошкой» дает нам совершенно иное взаимодействие персонажей, вернее его отсутствие. Юноша и мальчик изображены в разных пространственных планах, лицо первого развернуто строго в профиль, второго – анфас, как и все тело (такой фронтальный ракурс – исключительная редкость для классических рельефов V века до н. э.). Хотя по размерам фигура мальчика сильно уступает главному герою, он не воспринимается как второстепенный персонаж, относящийся к числу «атрибутов» или социальных маркеров. Необычно и то, что он совсем не смотрит на своего предполагаемого хозяина, напротив, поворачивается к нему спиной и даже чуть ближе выходит на передний план. При таком положении его роль считывается, скорее, как посредническая – он словно связывает пространство зрителя с тем миром, который изображен позади него, в котором существуют юноша и кошка…
Пора на время вернуться к кошке. Тот предмет, на котором она сидит, привносит дополнительную сложность в прочтение сцены. Больше всего он похож на вытянутую надгробную стелу. Если это так, то мы имеем удвоение сюжета, «картину в картине» – перед нами надгробие, на котором изображено другое надгробие. Чья это могила? Судя по всему, она должна принадлежать юноше-герою, стоящему подле нее. В таком случае перед нами редкая для надгробных стел сцена, но известная по иконографии расписанных ваз – явление призрака или тени умершего (эйдолон, др. греч. εἴδωλον) у своей могилы. Именно этот сюжет представлен на афинском белофонном лекифе из собрания Метрополитен: над фигурой юноши, стоящего у надгробия, парит крылатое существо – душа (др. греч. ψυχή), как указание на то, что юноша – призрак (илл. "Белофонный аттический лекиф с изображением сцены у могилы").




Стела с кошкой» («Саламинская стела»)
Ок. 430 г. до н. э.
Национальный археологический музей, Афины
Ок. 440 г. до н. э.
Музей Метрополитен
Белофонный аттический лекиф с изображением сцены у могилы
Ок. 440 г. до н. э.
Музей Метрополитен
Если кошка действительно лежит на надгробии, возникает вопрос – должны ли мы воспринимать ее как «живую», или же это тоже изображение в изображении, то есть изваяние кошки, украшающее стелу. Справедливости ради надо отметить, что реальные стелы, увенчанные фигурами кошек, нам не известны. Единственная сохранившаяся надгробная кошка в собрании Афинского национального музея была создана примерно на столетие позже нашей и точно не украшала стелу. Однако, в эпоху архаики популярным скульптурным венчанием для стел был образ другого, правда фантастического, кошачьего – сфинги (о сфингах читайте в нашем материале). Хотя надгробные сфинги изображались, как правило, сидящими, а не лежащими, трактовка их поджарых тел весьма сходна с нашей кошкой. Может быть фигура кошки заменила традиционную сфингу в изображенном надгробии, выступив в аналогичной функции?



Стела с кошкой» («Саламинская стела»)
Ок. 430 г. до н. э.
Национальный археологический музей, Афины
Ок. 530 г. до н. э.
Музей Метроплитен
Деталь. Сфинга. «Стела брата и сестры»
Ок. 530 г. до н. э.
Музей Метроплитен
Но что если кошка все же живая – каким смыслом в этом случае она могла наделяться? Изображения кошек в принципе крайне редки в греческом искусстве, поскольку эти животные не водились в Греции и не были в числе распространённых домашних питомцев. Завезенные из Египта (возможно через Персию), где они были одомашнены еще в додинастическое время, кошки считались в Греции экстравагантной диковинкой, вроде лемуров или обезьянок в нынешнем европейском мире. Предполагают, что из-за особого сакрального статуса кошек в Египте их поимка и вывоз были опасным делом, и долгое время на запад доставлялись лишь отдельные экземпляры. Можно допустить, что это редкое животное, не так давно попавшее в Грецию (видимо в конце VI в. до н. э.), появляется на надгробии как атрибут элитарной культуры, как указание на богатство и высокий социальный статус умершего.
Однако, изобразительные компоненты надгробных стел, как правило, наделялись не одним, а многими смыслами, которые раскрываются в их (этих компонентов) перекрестной связи. Прямо над головой кошки изображен странный предмет, опознать который не так просто. В научной литературе уже очень давно утвердилось мнение, что это птичья клетка (эту мысль высказывал еще Александр Конце в своей влиятельной работе 1900 года). Жест раскрытой правой ладони героя обычно понимают, как прощание – юноша выпускает птицу на волю. Опираясь на Платона (особенно на диалог «Федон»), Кристоф Клэрмон интерпретировал композицию стелы как аллюзию на «душу, покидающую темницу тела». По его мнению, птица не только покидает клетку, но и ускользает от лежащей ниже кошки, олицетворяющей, в таком случае, хтонические силы, саму смерть. Красивая гипотеза, однако уязвимая...



Птицы действительно довольно часто фигурируют в греческих надгробиях, как правило, сопровождают детей, девушек, юношей, вообще молодых людей. В зависимости от контекста и вида, птица может иметь разное значение, и аллегорическое изображение «души» (psyche – буквально «дыхание, дуновение», но также «жизнь») – одно из возможных. Однако, мотив выпускания птицы (которая к тому же не изображена, но только подразумевается) не встречается в других стелах – обычно птиц держат, дарят, с ними играют, но не выпускают на волю, тем более из клеток. И что бы делать клетке на кладбище над могилой?

Тема охоты кошки на птицу известна в греческом искусстве, но в более позднее время. В росписях ваз, созданных в греческих мастерских юга Италии,

Надгробная стела девочки с Пароса

450-440 гг. до н.э. Музей Метрополитен

появляются жанровые сцены с участием кошек. В некоторых из них образы и атрибуты перекликаются с репертуаром аттических надгробных стел (об этих параллелях см. наш материал). Например, на апулийском стамносе из Британского музея юноша-палестрит изображен с полосатой кошкой на плече. Кошка, выглядывая из-за его плеча, явно с вожделением смотрит на птицу, сидящую на руке юноши. На другой вазе из Кампании восседающая в кресле госпожа играет с кошкой – дразнит ее, протягивая птицу (голубя), к которому тянется кошка. О том, что этот мотив имеет не только жанровый, но и более серьёзный смысл свидетельствуют монеты апулийского полиса Тарент. Здесь на реверсе представлен юноша с птицей в руке (видимо, герой-эпоним – Тарент), к которой подкрадывается кошка.



Апулийский скифос
Ок. 400-380 гг. до н. э.
Британский музей
Ок. 330 г. до н. э.
Британский музей
Серебряная дидрахма Тарента
Ок. 440-425 гг. до н. э.
Семантически такие сцены близки изображениям на греческих надгробных стелах типа Man-and-dog. На самой известной из них – «Стеле Алксенора» – бородатый муж играет с собакой, протягивая ей саранчу, которую пес безуспешно пытается схватить. Насекомые вроде цикад, бабочек, кузнечиков у древних ассоциировались с бессмертием и psyche (даже чаще, чем птицы), поэтому подобные сцены обычно трактуют как ускользание души из лап смерти. Возможно ли, что кошка в нашей стеле тоже играет роль «охотника за душами»?



«Стела Алксенора» из Беотии
Ок.490 г. до н. э.
Афины, Национальный археологический музей
Ок.490 г. до н. э.
Афины, Национальный археологический музей
Едва ли. Следы скола на рельефе показывают, что морда кошки была развернута анфас, а не в профиль. Это значит, что животное было изображено бездействующим, в позе скорее условной, нежели естественно-динамичной – ни опустевшая клетка, ни гипотетически существующая вылетевшая птица кошку не занимали. Равно как и другая птица, изображённая в левой руке юноши.

Учитывая это, можно предположить, что роль кошки в нашей стеле должна быть скорее «положительной». Возможно, та аура почтения, которая окружала кошек в Египте (и о которой греки были хорошо осведомлены, как мы знаем, например, от Геродота – Hdt. 2. 66–67), проникла в образный мир стелы. Египтяне ценили такие качества кошки, как грация, плодовитость, заботливость, которые сочетались со стремительностью, агрессивностью, отвагой. Кошки уничтожали грызунов и других вредителей, могли убивать и змей; образ кошачьего принимали многие египетские божества, даже бог солнца Ра, сражающийся со змеем Апопом. В Египте охота кошки на птиц имела положительные коннотации, в том числе в погребальном контексте. Достаточно вспомнить знаменитую сцену охоты в нильских зарослях с участием кошки из гробницы Небамона в Фивах. Нильские болота ассоциировались с вечной жизнью и, одновременно, выступали как лиминальные зоны, населенные дикими существами, врагами Маат: их покорение обеспечивало поддержание порядка и победу над хаосом. Вся сцена интерпретируется как триумф Небамона над силами хаоса, в котором ему помогает кошка, убивающая птиц, обеспечивающая вечное пропитание своему хозяину.



Роспись гробницы Небамона в Фивах
Ок. 1350 г. до н. э.
Британский музей
Ок. 1350 г. до н. э.
Британский музей
Роспись гробницы Небамона в Фивах
Ок. 1350 г. до н. э.
Британский музей
Едва ли греки хорошо разбирались в египетском «культе кошек», однако вместе с самой кошкой они могли импортировать некоторые представления о сакральном статусе животного, о его способности быть защитником, о его связи с миром инфернального. Не случайно на стеле кошка (даже не важно, живая или каменная) как бы занимает место сфинги. Она выполняет ту же роль – выступает в функции стража гробницы и покоя умершего.

Кем может быть тогда мальчик, изображенный на переднем плане? Возможно, он вовсе не слуга за гробом и не тень, но живой плакальщик, пришедший к могиле, чтобы почтить умершего юношу. В немногочисленных более поздних надгробиях с изображением призрака у могилы (равно как и в росписях погребальных сосудов) всегда появляются такого рода посетители, причем никак не взаимодействующие с умершим – живые люди и тени остаются невидимыми друг

Стела с реки Илисс с изображением юноши-призрака

Ок. 330 г. до н. э.

Афины, Национальный археологический музей

для друга. Юноша-герой (совсем не обязательно атлет, поскольку, как выяснилось, никаких однозначно атлетических атрибутов на стеле нет) имеет особый, квази-героический статус. Об этом косвенно свидетельствует его надгробие – такие узкие вытянутые стелы с венчающей фигурой к моменту создания нашего памятника уже сто лет как вышли из моды: стела с кошкой на «Стеле с кошкой» изображена в старинном, архаизирующем духе. Это может говорить о том, что перед нами герой, умерший давно или принадлежащий древнему аристократическому роду.




Стела с кошкой» («Саламинская стела»). Деталь с клеткой

Ок. 430 г. до н. э.

Афины, Национальный археологический музей

Что же касается «клетки», то этот предмет, пожалуй, самая большая загадка. Однако, именно он может оказаться ключом к пониманию всей сцены. Версия с клеткой оказалась настолько привлекательной, что другие варианты почти не рассматривались (единственная предлагавшаяся альтернатива – фонарь – кажется еще менее убедительной). Рискнем, однако, не согласиться с ней и предположить, что это вовсе не клетка, а миниатюрный алтарь-наиск, установленный над могилой почитаемого героя. В качестве подтверждения приведем одну из наиболее красноречивых, хотя и относительно поздних, аналогий – это эллинистический вотивный рельеф, найденный в античной Месембрии, греческой колонии во Фракии (нынешний Несебр).
Здесь изображен обряд жертвоприношения герою, который совершается коллегией стратегов полиса (судя по надписи, они чествуют героя Сосиполя, одного из ойкистов, т. е. основателей, Месембрии). В центре видна гробница героя в форме саркофага над которым, на столбе или дереве, укреплен небольшой алтарь в виде наиска. К алтарю ползет змея. В композициях такого рода змею интерпретируют как атрибут почитаемого героя или даже как его воплощение. Таким образом в месембрийском рельефе налицо все те же компоненты, что и в нашей стеле – могила героя, он сам (в образе змеи), пришедшие его почтить живые и маленький наиск-алтарь.
Мы не знаем точного провенанса, контекста и места находки нашей стелы: прежде считалось, что она была найдена на о. Саламин (отсюда ее второе название – «Саламинская стела»), теперь доказано ее происхождение с о. Эгина, где она хранилась, прежде чем попасть в Афины.
Вполне возможно, что это не совсем рядовая надгробная стела, но рельеф, отмечавший место погребения или почитания некоего особо важного умершего – героя, чье имя нам не известно, и которого можем назвать просто «героем с кошкой». Это лишь гипотеза, вернее, догадка. И даже если она в чем-то верна, мы по-прежнему далеки о того, чтобы раскрыть все тайны «Cat Stele».




Clairmont C. W. Classical Attic Tombstones. Vol. 1. Kilchberg, 1993.

Conze A. Die attischen Grabreliefs. Berlin and Leipzig, 1890–1922.

Engelmann R. Die Katzen im Altertum // Jahrbuch des deutschen archäologischen Instituts, 14, 1899. S. 136-143.

Keller O. Die Antike Tierwelt. Erster Band: Säugetiere. Leipzig, 1909.

Malek J. The Cat in Ancient Egypt. London, 1993.

Miller E., Parkinson, R. B. Reflections on a gilded eye in ‘Fowling in the Marshes’ (British Museum, EA 37977) // Colour and Painting in Ancient Egypt /ed. by W. V. Davies, London, 2001, P. 49-51.

Richter G. M. A. Animals in Greek Sculpture: A Survey. New York, 1930.

Parkinson R. B. The painted tomb-chapel of Nebamun. London, 2008.

Vermeule C. Greek Funerary Animals, 450-300 B. C. // American Journal of Archaeology, 1972, Vol. 76, No. 1 (Jan., 1972), P. 49-59.


ЧИТАТЬ ТАКЖЕ: