Погребальная иконография в Аттике и Апулии: точки пересечения

Светлана Анохина

химера в приближении

~ 13 мин

Примерно в VIII веке до н.э. на территории Южной Италии стали появляться греческие колонии. Их основывали в основном выходцы с Пелопоннеса, но также сильны были контакты с Аттикой [1], областью на юго-востоке Центральной Греции с главным аттическим полисом – Афинами. Позже римляне из-за большого числа греческих поселений в Южной Италии и Сицилии стали называть эти земли Великой Грецией.

Аттика и Великая Греция на карте античного Средиземноморья

Приблизительно в 40-е годы V века до н.э. на территориях Южной Италии начинает развиваться искусство вазописи. Его становление происходит под непосредственным влиянием аттической традиции, с которой местное население знакомится благодаря импорту продукции из Аттики и переселению в Великую Грецию аттических мастеров, бежавших от Пелопонесской войны [2]. Уже к концу IV века до н.э. южноиталийская вазопись угасает, но за эти полтора столетия успевают сформироваться уникальная система росписи сосудов и особый круг сюжетов.

Из пяти центров южноиталийской вазописи наиболее влиятельной была Апулия [3]. Это небольшое исследование посвящено особенным композициям на апулийских вазах, связанным с погребальной тематикой. В частности, тому, как на них отразилось влияние аттических изобразительных схем.

В Апулии композиции погребального характера в большинстве случаев размещали на больших кратерах с волютами, которые в основном являлись частью ритуального подношения умершему. В Аттике, откуда апулийцы заимствовали форму кратера, этот сосуд использовался для смешения вина с водой на пирах, по-гречески – симпосиях. В Апулии же кратеры увеличились в размерах, достигнув высоты от 1 до 1,5 м, и стали частью погребального обряда [4]. Практика установки крупных сосудов над могилами существовала и в Аттике, но гораздо раньше, в эпоху зрелой и поздней геометрики – в VIII в. до н.э. Большие вазы, почти в человеческий рост, по своему назначению были близки надгробиям – они отмечали место захоронения [5]. В конце V в. до н.э. эта традиция в Аттике возродилась, но уже в новом формате. Над погребениями стали устанавливать крупные мраморные сосуды особых форм – лекифы и лутрофоры [6] (см. илл.). Возможно, существует связь между двумя традициями – аттической и апулийской, во всяком случае параллели очевидны.

Кратер с волютами (закруглениями на ручках)

Апулийский кратер с волютами

Мастер Балтимора. 330-310-е гг. до н.э.

Метрополитен Музей

Лутрофоры и лекифы

Мраморный погребальный лекиф из Каллисфены. Аттика. 400-390 гг. до н. э.

Метрополитен Музей

Фото: Hadrian6. http://hadrian6.tumblr.com

В Апулии круг погребальных форм тоже не ограничивался кратерами. Немало интересных для нас примеров связано с другими типами сосудов – гидриями, амфорами и лутрофорами. Амфоры служили для хранения вина и оливкового масла, и иногда использовались в качестве урн для праха, как и гидрии, сосуды для питьевой воды. В лутрофоры наливалась вода для купания невесты перед свадьбой, из-за чего их символично помещали в гробницы девушек, умерших незамужними.

Гидрии, амфоры и лутрофоры

Амфора (ἀμφορεύς)

Гидрия (ὑδρείον, ὑδρία)

Лутрофор (λουτροφόρος)

Аттические погребальные стелы

Все погребальные композиции можно разделить на 2 основных типа: сцены с наисками и сцены со стелами

В Аттике в классический период наиски возводились над могилами знатных людей в виде самостоятельных сооружений или надгробных стел, в которых архитектурное обрамление имитирует формы наиска [7].

Так же наиск выглядит и в апулийской вазописи: внутри него обычно изображается умерший, иногда с сопровождающими или с конём. Все фигуры и сам наиск в большинстве случаев выделяются белым цветом, который, с одной стороны, можно рассматривать как отсылку к мрамору настоящих наисков, а с другой – как намёк на сакральность пространства кладбища и героизацию покойного, обретшего бессмертие в сознании живых людей [8].

Наиск (ναϊσκος) –

это небольшое сооружение с двумя колоннами, на которых покоится треугольный фронтон. Само название можно перевести как «храмик», поскольку оно является уменьшительным от слова «наос» –«храм». В Аттике в классический период наиски возводились над могилами знатных людей в виде самостоятельных сооружений или надгробных стел, в которых архитектурное обрамление имитирует формы наиска.

Что касается стел, то они обычно имеют простую форму без архитектурного обрамления и выглядят как мощный четырёхгранный столб, перевязанный посередине лентой.

Древний некрополь Керамика в Афинах

(др. греч. Κεραμεικός)

Стелы на апулийском кратере

Мастер Балтимора. 330-320-е гг. до н.э. Частная коллекция

Наиск из Калифеи. Аттика. ок. 320 г. до н.э. Археологический музей Пирея

И наиск, и стела всегда занимают центр изобразительного поля и окружены фигурами так называемых «дарителей». Вряд ли это родственники покойного, поскольку среди них не бывает ни стариков, ни детей, а только юноши и девушки – они могут быть служителями погребального культа. В руках у «дарителей» разнообразные подношения [9] – венки, зеркала, щиты, копья, шлемы, кирасы, различные сосуды или некие блюда, вероятно, отсылающие к поминальному пиру. Эти предметы, уже настоящие, также находят в италийских погребениях [10], то есть, в какой-то степени, сцены на вазах воспроизводят реальные практики местного населения. Доспехи и оружие можно связывать с героизацией покойного-мужчины, чествованием его как воина, который покидает этот мир, завершив свой доблестный путь. Зеркала же, вееры и шкатулки отсылают, по всей видимости, к гинекею, женским покоям.

Montanaro C.A. Death is not for me. Funerary contexts of warrior-chiefs from preroman Apulia // Inszenierung von Identitäten. Unteritalische Vasenmalerei zwischen Griechen und Indigenen, Proceedings of the International Conference. / U. Kästner, S. Schmidt (Hrsg.). – München: CVA Supplements, 8, 2018. – P. 25– 38

Итак, в обоих случаях – и с наисками, и со стелами – на сосуде помещается изображение погребального сооружения, вероятнее всего, идеального, а не конкретного. Но всё же подобные структуры действительно возводились в местах захоронений. До наших дней целых наисков из Аттики дошло не очень много, а на территории Апулии такой был найден всего один [11]. Кроме того, все известные остатки апулийских наисков датируются концом IV в. до н.э. или более поздним временем, тогда как их изображения на вазах появляются уже в середине века или даже раньше. Можно предполагать, что сначала аттический мотив наиска с фигурой умершего апулийцы перенесли в вазопись и только потом стали возводить подобные сооружения на своих кладбищах [12]. Аттические (или стилистически близкие к ним) надгробные стелы в форме наиска, в отличие от полноценных наисков, сохранились в большом количестве. И, как мы увидим, апулийские вазописцы повторили в своих произведениях не только саму эту идею фигуры в архитектурном обрамлении, но и варианты изображения умершего, вплоть до совпадения в отдельных случаях жестов и поз.

Пару слов можно сказать и о другом возможном источнике изобразительных схем для апулийской вазописи – о белофонных аттических лекифах. На них тоже часто появлялись сюжеты, связанные с тематикой смерти и погребения, в числе которых и сцены посещения близкими покойного его могилы. Лекифы стали украшаться такими мотивами со второй четверти V в. до н.э., когда их начали использовать в качестве погребального инвентаря в Аттике [13] – приносить на могилу и ставить у надгробия. Наиски на белофонных лекифах практически не изображаются, в основном на могиле водружена стела.
То есть, можно предположить, что сцены со стелами в апулийской вазописи заимствованы из репертуара изображений на белофонных лекифах, а схемы с наисками корнями уходят в иконографические мотивы реальных аттических наисков или стел в виде наисков. На последнюю связь стоит обратить особое внимание.

Белофонный лекиф

(Сосуд для масла)

Аттика

ок. 440-х гг. до н.э.

Метрополитен Музей

Практически все типы, так называемых, наисковых сцен на апулийских сосудах имеют аттические аналоги. Например, схема со стоящим в наиске воином в плаще и с оружием есть и на апулийском кратере мастера Копенгагена и на аттическом надгробии Аристонавта (тут руки у воина полностью не сохранились, но, скорее всего, кроме щита было ещё и копьё). Фигура на кратере более статична, это вообще одна из характерных черт апулийской вазописи, но иногда можно встретить и более динамичный вариант позы воина, как на амфоре, выполненной вазописцем из круга мастера Ганимеда (см. галерею ниже)

Атлеты на апулийских сосудах изображаются достаточно редко, гораздо чаще можно увидеть воина. Тем не менее, фигуры воина, изображённого вазописцем из круга мастера Копенгагена на кратере, и атлета со стелы из археологического музея Аликанте определённо имеют некоторые общие черты: постановка ног, поворот головы и жест опущенной и отведённой вбок руки с наброшенной на неё драпировкой.

Так же и фигура воина с фрагмента кратера вазописца круга мастера Копенгагена живо напоминает атлета со стелы из Национального археологического музея Афин вплоть до изгиба спины и трактовки волос.

Воин в сопровождении коня изображается на надгробии афинского всадника из Пушкинского музея. Похожую композицию из трёх фигур также можно видеть на одном из кратеров всё того же мастера Копенгагена.

Мотив взаимодействия умершего с собакой объединяет стелу Стефаноса и ещё один кратер мастера Копенгагена. Хотя стела и не решена в виде наиска, и на ней и на кратере умерший показан как обнажённый юноша, что-то протягивающий своей собаке. Можно также отметить сходство в наклоне головы и в изображении складок ткани, наброшенной на левую руку покойного. В совокупности эти детали вполне определённо указывают на знакомство апулийского мастера с аттической иконографией.

Мотив дексиосиса, то есть, рукопожатия, как на амфоре из баденского музея и на стеле Гиппомаха, хотя и редко встречается в апулийской вазописи, тоже заимствован из Аттики, где он как раз очень популярен. Причём в обоих приведённых примерах более молодой стоящий персонаж пожимает руку более зрелому, сидящему на стуле-клисмосе с изогнутыми ножками.

На стеле с острова Риния умерший изображён в образе атлета со слугой, протягивающим ему лекиф. Нечто похожее обнаруживается и на очередном кратере мастера Копенгагена. И хотя здесь умерший показан как воин, одетый в местный костюм (короткую тунику с каймой и широким поясом), а слуга готовится совершить возлияние, разворот фигуры и жест правой руки умершего со стелы и с кратера очень близки.

Ещё большее сходство являют стела Аристиона и кратер из так называемой группы Метоп – и там и там покойный изображён обнажённым с накинутым на плечи плащом, постановка ног примерно одинаковая, и в обоих случаях невысокий слуга едва достаёт до локтя согнутой руки своего хозяина и потому вынужден несколько задирать голову наверх.

Женщина и на аттических стелах, и на апулийских сосудах зачастую изображалась со служанкой, подающей ей шкатулку или зеркало. В качестве примеров можно привести следующие параллели: кратер мастера Белого саккоса и стела Павсимаха, а также гидрия мастера Балтимора и стела Фаиниппы (см. галерею). Подобные композиции напоминают сцены приготовления к свадьбе, также нередко изображаемые на погребальных сосудах. Это лишний раз подчёркивает существование в сознании людей греческой культуры тесной связи смерти и свадьбы, как событий, ассоциирующихся со вступлением в некоторую новую реальность [14]. Однако, это уже отдельный сюжет, тем более, что украшения и шкатулки в этом контексте также могут просто указывать на достаток и высокое положение семьи покойной [15]. На примере этой гидрии и стелы Фаиниппы вновь можно заметить, сколь сходны бывают жесты персонажей (в частности, согнутая кисть руки) и детали вроде формы ножек у стульев. Вариаций таких совпадений очень много, сейчас было сказано только о наиболее наглядных.

Идея с помещённым в наиск сосудом, возможно, тоже происходит от соответствующего типа стел или же является отражением реальных погребальных обрядов. Так наиск с лекифом есть на лутрофоре мастера Лувра и наиск с кратером – на амфоре мастера Бари. На аттических стелах, как правило, изображаются лекифы, несколько таких стел хранятся в Национальном археологическом музее Афин, а на стеле Агностраты рядом с лекифом даже появляется сама умершая.

Таким образом, почти все известные в Апулии типы наисковых сцен находят свои параллели в Аттике. Иногда встречаются и уникальные схемы, которые можно обнаружить только на апулийских сосудах, но об этом следует говорить отдельно. Ясно что апулийские мастера были хорошо знакомы с памятниками Аттики, как со стелами, так и с белофонными лекифами, но сам механизм заимствования вызывает ряд вопросов. Первый – как это стало возможно?

Гипотетически можно предложить два варианта: либо образы наисков и стел воспроизводились по памяти греческими переселенцами, либо изображения этих памятников проникли на территорию Великой Греции в уменьшенном виде на каких-нибудь мобильных носителях. Например, те же небольшие белофонные лекифы находили на территории Южной Италии [16]. Сами мраморные надгробия тоже иногда привозили из Аттики в другие регионы, но, как уже было сказано, те фрагменты наисков, которые находят в Апулии, созданы ближе к рубежу IV и III веков до н.э., их изображения на вазах к тому моменту существовали уже примерно половину столетия.

Против первой версии говорит достаточно высокая степень точности при воспроизведении отдельных поз и жестов персонажей, которой вряд ли можно добиться без конкретных образцов перед глазами. Значит, должны были существовать какие-то миниатюрные изображения наисков, причём в больших количествах и разнообразных вариациях.

На роль таких носителей подошли бы весьма распространённые в то время терракоты. Так, сохранился фрагмент терракотовой формы, найденный в Таренте и датированный IV веком до н.э., с изображением юноши, держащего стригиль [17]. Здесь воспроизведён не только хорошо известный погребальный мотив, но и жесты, и пластические детали, характерные для каменных стел. Однако, терракот с изображениями наисков на сегодняшний день практически не обнаружено, хотя терракотовые рельефы, в целом, неплохо сохраняются.

Невольно напрашивается мысль о носителях из плохо сохраняющихся материалов, которые также позволили бы добиться большей точности в деталях. Это могли быть папирус, пергамент или дерево с нарисованными на них наисковыми композициями. Существование такой практики «образцовых книг» вполне возможно, хотя подтвердить эту гипотезу пока нечем.

Фрагмент терракотовой формы с изображением юноши со стригилем

Апулия

IV в. до н.э.

Музей Гетти

Стригиль –

(др. греч. στλεγγίς) – серповидный скребок для очищения поверхности кожи.

Второй вопрос: почему италийцы долгое время не возводили реальные наиски, а только изображали их на сосудах? С этой проблемой связан один интересный нюанс: как минимум на двух лутрофорах мастера Метоп наиск изображается с триглифно-метопным фризом со сценами амазономахии на цоколе. Так же выглядит один из вариантов реконструкции наиска, найденного в Таренте. Размещение фризов на цоколе – мотив нехарактерный для аттических наисков. Единственное исключение составляет наиск из Каллифеи, где эта черта выглядит заимствованной. Похоже, что сам мотив в апулийской вазописи возник под влиянием знакомства с наисками Аттики, но позднее был переработан мастерами, создавшими уже реальные наиски на своей территории. Эта специфическая местная форма наиска, очевидно, и нашла отражение в работах мастера Метоп.

Наиск из Каллифеи
Аттика
ок. 320 г. до н.э.
Археологический музей Пирея

Таким образом, даже основываясь только на формальном анализе иконографии, можно заключить, что, пользуясь, в общем, аттическим визуальным языком и системой образности, италийские греки, тем не менее, создали собственные уникальные для вазописи композиции. Подробнее же о том, каким образом они отражают местные культурные традиции и особенности мировосприятия, предстоит рассказать чуть позже.

примечания и сноски:

1. Carpenter 2009: P. 32
2. Trendall 1989: P. 7
3. Ibid
4. Carpenter 2009: P. 30
5. Boardman 1985: P. 184
6. Ibid
7. Hellman 2006: P. 288
8. Cabrera 2013: P. 94
9. Ibid
10. Montanaro 2018: P. 25– 38

11. Riedemann 2018: P. 153
12. Ibid. P. 15
13. Georgiades 2016: P. 13 [Электронный ресурс] // Sydney.edu.au:University of Sydney. URL: https://ses.library.usyd.edu.au/handle/2123/17970?show=full (дата обращения 08.05.2020)
14. Reilly 1989: P. 431
15. Margariti 2018: P. 168
16. Nakamura 1995: P. 36
17. Ferruzza 2016: P. 218

Литература:

Carpenter T.H. Prolegomenon to the study of Apulian red-figure pottery // American Journal of Archaeology. – Vol. 113. – No 1. – 2009. – P. 32

Trendall A.D. Red-figure Vases of South Italy and Sicily. A handbook. – London: Thames and Hudson, 1989. – P. 7

Boardman J. Greek art. Fifth edition. // World of art – London: Thames and Hudson, 2016. – P. 81

Boardman J. Greek Sculpture. The Classical period. A handbook. // World of art – London: Thames and Hudson, 1985. – P. 184

Hellman M.-C. L'architecture grecque // Architecture religieuse et funéraire – T. 2 – Paris, 2006. – P. 288

Cabrera P. Naiskos. La construcción simbólica del espacio de la muerte en la iconografía vascular apulia–Museo Arqueológico Nacional, Madrid, 2013. – P. 94

Riedemann V.L. The amazonomachy on Attic and Tarantine funerary naiskoi // Athens Journal of History – Vol. 4. – No 3. – 2018. – P. 153

Georgiades R. Deathly Depictions and Descriptions: Understanding Attic Representations of the Deceased in the Afterlife in Text and Image during the 6th and 5th Centuries. – 2016. – P. 13 [Электронный ресурс] // Sydney.edu.au:University of Sydney. URL: https://ses.library.usyd.edu.au/handle/2123/17970?show=full (дата обращения 08.05.2020)

Reilly J. Many Brides: "Mistress and Maid" on Athenian Lekythoi. // Hesperia: The Journal of the American School of Classical Studies at Athens. – Vol. 58 – No. 4. – The American School of Classical Studies at Athens, 1989. – P. 431

Margariti K. Lament and Death instead of Marriage: The Iconography of Deceased Maidens on Attic Grave Reliefs of the Classical Period // Hesperia: The Journal of the American School of Classical Studies at Athens. – Vol. 87 – No. 1. – The American School of Classical Studies at Athens, 2018. – P. 168

Nakamura R. The Hediste Stele in the Context of Hellenic Funerary Art: The Display of the Corpse of a Tragic Woman. –Cambridge: UMI Company, 1995. – P. 36

Ferruzza M.L. Ancient terracottas from South Italy and Sicily in the J. Paul Getty museum. – Los Angeles:J. Paul Getty museum, 2016. – P. 218