Кербер

Кербер или Цербер (др.-греч. Κέρβερος; лат. Cerberus) — многоглавый пёс, охраняющий вход в царство Аида. Этимология его имени до конца не ясна. Сервий, комментатор Вергилия конца IV века, считал, что оно происходит от слова «κρεοβόρος» (пожирающий плоть; Serv. A. 6.395), а некоторые современные возводят его к праиндоевропейскому слову «kerberos», то есть, «пятнистый» или корню ger- «рычать», но единство в этом вопросе пока не достигнуто.

Первое упоминание о нашем монстре мы находим у Гомера в «Илиаде» (Hom. Il. XVIII 367–368). Однако там он ещё не называется по имени, пока это просто пёс ужасного Аида (κύνα στυγεροῦ Ἀΐδαο). Имя пёс преисподней обретает в «Теогонии» Гесиода (Hes. Theog. 310), оттуда же мы узнаём, что он появился на свет в результате союза великана Тифона и полунимфы-полузмеи Ехидны. Гесиод говорит про Кербера, что это страшный видом, медноголосый, кровожадный и нагло-бесстыдный адов пёс (Hes. Theog. 310–312, пер. В.В. Вересаева). Он дружелюбно встречает умерших, которые только попали в царство Аида, но никого не выпускает обратно:

Количество голов Кербера варьируется в текстах разных периодов. Гесиод сообщал, что их пятьдесят, а в схолиях к «Илиаде» Пиндару приписывают слова о ста головах (Scholias on Il. 8. 368)[1]. Позднее почти все авторы остановились на числе три. Впервые такой вариант предложил Еврипид, точнее, он даже назвал Кербера псом о трёх телах (τρισώματον κύνα; Eur. HF 25), а затем и римские авторы — Аполлодор, Вергилий, Овидий, Сенека —стали писать про три головы (Apollod. Bibl. II. V. 12; пер. В.Г. Боруховича), три глотки (Verg. Aen. VI. 417; пер. С.А. Ошерова), три пасти (Ov. Met. IV. 449; пер. С.В. Шервинского) или тройную пасть (Sen. Herc. fur. 784; пер. С.А. Ошерова). Только Гораций, возможно, следуя утерянному тексту Пиндара, называет Кербера стоглавым зверем (beluacenticeps; Hor. Carm. II. 13. 34).

Правда, некоторые специалисты предполагают, что число «сто» могло быть использовано просто в качестве обозначения множества или же включало в себя ещё и головы змей из гривы Кербера, о которых говорят Аполлодор, Вергилий, Сенека и Гораций (Apollod. Bibl. II. V. 12; Verg. Aen. VI. 419; Sen. Herc. fur. 785–786; Hor. Carm. III. 11. 17–18).

Все эти черты в любом из сочетаний демонстрируют родство Кербера и его отца Тифона, рождённого от союза Геи и Тартара. Древние авторы описывали последнего как стоглавого змея-дракона (Hes. Theog. 821–822, 825; пер. В.В. Вересаева), или как великана с руками, заканчивающимися ста головами драконов, и ногами-змеями, которые издают громкий свист, что было свойственно и керберову хвосту-дракону (Apollod. I. 6. 3; пер. В.Г. Боруховича). Кроме того, как уже было сказано, мать Кербера Ехидна тоже была наполовину змеёй (Hes. Theog. 299), а ещё у него было много чудовищных сестёр и братьев — Химера, Сфинга, Лернейская Гидра, Немейский лев и Орф-собака. У некоторых из них также было по несколько голов: две — у Орфа, три — у Химеры, семь, пятьдесят, сто или бесконечно много — у Гидры (First Myth. Vat. I. 62. 1; Diod. Sic. IV. 11. 5; Eur. HF 419–420). Аристофан приписывал сто голов даже Ехидне (Ar. Ran. 473–474). Следовательно многоглавость — это общий для разных мифических существ родовой признак и атрибут «чудовищности», а количество голов вполне может означать множественность как таковую, из-за чего оно и варьируется в рамках ряда знаковых для мифологии чисел — два, три, семь, пятьдесят, сто.

Как и в случае с другими монстрами, некоторые античные авторы предпринимали попытки рационализации мифов о Кербере. По словам Павсания, уже Гекатей Милетский высказывал такую мысль, что Кербер — не более чем ядовитая змея, которую прозвали Псом Аида за смертельный укус. Соглашаясь с этим, Павсаний добавляет, что Гомер, впервые упомянувший монстра, мог назвать его Псом Аида условно, не имея в виду именно собаку (Paus. III. 25. 5–6). Палефат не оспаривал собачьей природы Кербера, но считал, что он жил не в загробном мире, а на земле в городе Трикраний, чьё название переводится как «трёхглавие» (PalaephatusXXXIX). По версии Плутарха, Кербер был псом эпирского царя Аидонея, который приставил его в качестве охранника к своей дочери Коре, названной в честь Персефоны. Когда девушку попытались украсть Перифой и Тесей (тут попутно рационализируется миф о похищении этими героями Персефоны — супруги Аида), Кербер растерзал первого, а второго царь заключил в тюрьму, но позже отпустил по просьбе Геракла (Plut. Vit. Thes. 31, 35). Самое же материалистическое объяснение предложил Гераклит-парадоксограф: по его словам, Кербер был обычным псом, имевшим двух щенков, которые постоянно ходили за своим отцом, из-за чего он казался трёхголовым (Heraclitus paradoxographus XXXIII).

Средневековые авторы также оставили некоторые размышления об образе Кербера. Уже в позднеантичный период упомянутый комментатор Вергилия Сервий писал, что имя этого чудовища неслучайно происходит от слова «κρεοβόρος», пожирающий плоть, поскольку Кербер мог быть олицетворением земли, поглощающей трупы (Serv. A. 6.395). Позже, примерно на рубеже V–VI вв., Фульгенций представил Кербера как аллегорию трёх источников человеческих раздоров — природы, причины и случайности, или трёх возрастов — младенчества, молодости и старости (Fulg. Myth. 1.6). Кроме того, по замечанию Второго и Третьего мифографов Ватикана (ок. XI–XII вв.), у Кербера именно три головы, поскольку он является таким же знаком отличия Плутона, как трёхконечная молния Юпитера и трезубец Нептуна (SecondMyth. Vat. 3; Third Myth. Vat. 6.22). Третий мифограф добавляет, что, если считать Кербера олицетворением земли, то другим возможным объяснением его трёхголовости может быть трёхчастность мира, состоящего из Азии, Африки и Европы (ThirdMyth. Vat. 6.22).

В произведениях изобразительного искусства, как и в текстах древних авторов, Кербера тоже представляли по-разному. Его первое известное изображение появляется в первой четверти VI века до н.э. на ныне утраченном скифосе из Аргоса. На прорисовке росписи можно увидеть, что у Кербера всего одна голова — это довольно редкий вариант его иконографии, мы знаем совсем немного подобных примеров, один из них — метопа храма Зевса в Олимпии.

В эпоху архаики Кербер почти всегда изображался с двумя головами, хвостом-змеёй и длинными густыми прядями на загривке. Исключение составляет лаконский килик, датируемый серединой VI в. до н.э., где Кербер появляется уже с тремя головами. Кроме того, здесь его шкура вся состоит из змей, в таком количестве они не изображаются в росписях других ваз.

Постепенно эта черта в принципе будет утрачена, если поначалу змеи могли расти из хвоста, голов, лап и загривка пса, то со временем останется только змея на хвосте. Встречаются даже изображения, где змей нет совсем.

Таким образом, к эпохе классики Кербера стали изображать как трёхглавого пса со змеиным хвостом. Эта иконография закрепилась в античном искусстве вплоть до периода Римской Империи, причём в отдельных случаях средняя голова могла быть львиной.

В греческом искусстве Кербер чаще всего появлялся в росписях ваз, тогда как его изображения римского времени представлены, в основном, рельефами и резными камнями, геммами.

Известно также несколько круглых скульптур, монументальных росписей гробниц и мозаик.

Греческие рельефы и скульптуры практически не дошли до нас, но из текста Павсания мы знаем о том, что изображения Кербера, помимо храма Зевса в Олимпии, также украшали знаменитый трон в Амиклах и гераклейон в Фивах (Paus. V 26.6; III 18.6–7; IX 11.4). Можно добавить, что греки и римляне одинаково любили украшать фигурой Аидова Пса реверсы монет.

Почти всегда Кербера изображают в контексте известного деяния Геракла, когда герой похитил пса из загробного мира ради исполнения приказа царя Еврисфея (Apollod. II.5.12). Этому мифу были посвящены не только произведения изобразительного искусства, но и утраченные песнь Стесихора и драма Софокла. Аид разрешил забрать Кербера, если Геракл сможет одолеть его без помощи оружия. Герой тут же отправился к воротам Ахерона, одной из пяти подземных рек загробного мира. Будучи защищённым шкурой немейского льва, Геракл обхватил шею монстра и душил его, пока тот не подчинился. Показав Кербера Еврисфею, Геракл затем сразу же вернул его обратно в царство Аида.
В Аттике сцена похищения Кербера, кроме фигур самого пса и Геракла, обычно также включает в себя фигуры Гермеса, Афины и/или Персефоны.

В росписях апулийских ваз, где мы имеем самые развёрнутые изображения загробного мира, сцена похищения Кербера почти всегда располагается в нижнем регистре многофигурных композиций с обитателями царства Аида, на берегу Ахерона. Группа из Геракла и Кербера дополняется фигурами Гекаты или некой безымянной нереиды и фланкируется сценами мучений Сизифа и Тантала или Данаид.

Однако это лишь единичные исключения из обширного ряда изображений Кербера в контексте подвига Геракла. Со временем в литературе этот миф оброс дополнительными подробностями. Древние авторы стали сообщать о том, что пещера, через которую герой вывел Кербера, располагалась на Тенарском мысе на юге Пелопоннеса (Paus. III. 25. 5; Strab. VIII. 5. 1), или у Гераклеи Понтийской на полуострове Ахеруса в Малой Азии (Diod. Sic. XIV. 31. 3; Plin. Nat. Hist. XXVII. 2). Кроме того, по словам Овидия и Плиния, когда Кербер увидел солнечный свет, он стал упираться, и на его пасти выступила пена. В тех местах, где пена упала на землю, выросла ядовитая трава аконит (Ov. Met. VII 406–419; Plin. Nat. Hist. XXVII. 2), Медея впоследствии использовала её для приготовления ядов (Ov. Met. VII 406). Яд, в составе которого была пена из пасти Кербера (а ещё пена из пасти Ехидны) также готовила эриния Тисифона. По велению Юноны, она влила его в грудь «кормилицы племянника Вакха» Ино и её мужа Афаманта, и это привело к их гибели (Ov. Met. IV 417–422, 499–506; пер. С.В. Шервинского).

Другой герой, которого часто вспоминают в связи с Кербером — певец Орфей. Однако история о том, как, спустившись в царство мёртвых за своей женой Эвридикой, Орфей сумел очаровать Кербера пением, появляется уже в поздних текстах — у Вергилия (Verg. G. 4.483) и косвенно у Горация (Hor. Carm. III 11.15–20). Даже их современник Овидий говорит только о том, как «души бескровные слёз проливали потоки», и как были тронуты Аид с Персефоной, слушая печальную песнь героя (Ov. Met. X 40–47; пер. С.В. Шервинского). Но хотя властители загробного мира разрешили Орфею забрать Эвридику, он не смог добраться с ней до выхода, не обернувшись, из-за чего она навсегда осталась в мире теней (Ov. Met. X 55–59).

Судя по всему, в ранних версиях этого мифа Кербер не играл особой роли, поэтому изображений эпизода усмирения или усыпления чудовища Орфеем в античном искусстве нет. Одновременно фигуры этих персонажей присутствуют лишь в композициях с дворцом Аида на апулийских вазах, но и там они не бывают объединены в одну сцену.

Позднее мотив усыпления Кербера появится в истории совсем другого героя — в «Энеиде» Вергилия. Кумская сивилла, ставшая проводником Энея в загробный мир, бросила псу сладкую лепёшку «с травою снотворной», после чего «на загрив­ках змеи поник­ли» и «всю пеще­ру заняв, раз­лёг­ся Цер­бер огром­ный» (Verg. Aen. VI 417–423; пер. С.А. Ошерова). Возможно, на появление этого эпизода повлиял древнегреческий обычай перед погребением класть рядом с телом умершего медовую лепёшку (μελιτοῦττα), чтобы, оказавшись в мире теней, он мог умилостивить Кербера (Schol. in Aristophanem Lys. 601).

Существует также уже упомянутый миф о попытке похищения Персефоны Перифоем и Тесеем, согласно которому Аид приказал Керберу убить Перифоя, Тесей же был заключён в оковы (Plut. Thes. 31), из которых его позже освободил Геракл (Plut. Thes. 35; Paus. I 17.4).

Так, по мнению античных авторов, из всех, кто спускался в загробный мир, Кербер дружелюбно встретил только Вакха, пришедшего за своей матерью Семелой (Hor. Carm. II. 19; пер. Г.Ф. Церетели):

Став смирным, Цербер, лишь увидал тебя,
Твой рог златой, — хвостом стал повиливать,
Когда ж ты уходил, он ноги
Начал лизать и к лодыжкам жаться.

Отдельно стоит отметить, что в визуальных искусствах эпохи эллинизма Кербер стал спутником бога Сераписа, соединившего в себе черты нескольких божеств греческого и египетского пантеонов, в том числе и Аида. Отличительная черта иконографии Сераписа — особый головной убор в виде корзины, калаф. Он есть почти у всех дошедших до нас скульптур, представляющих некое божество в сопровождении Кербера (у одной оригинальная голова заменена поздней версией без калафа), поэтому их принято определять как изображения Сераписа — копии несохранившейся культовой статуи бога из Александрии, созданной скульптором Бриаксисом в III в. до н.э. На геммах и монетах также нередко изображали восседающего на троне Сераписа с мелкой схематичной фигуркой у ног, в которой с трудом, но всё же можно узнать нашего монстра.

В дальнейшем образ Кербера неоднократно появлялся в произведениях самых разных художников и писателей. Однако если в XV–XVII веках мастера, такие как, например, Антонио Темпеста или Питер Пауль Рубенс, ещё обращались к столь популярному в античности подвигу Геракла, то позднее Кербера почти всегда изображали как героя «Божественной комедии» Данте.

Поэт представил его демоном, охраняющим выход из третьего круга Ада (Песнь 6. 13–18; пер. М.Л. Лозинского):

Трёхзевый Цербер, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в чёрной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвёт.

Наиболее известные иллюстрации к этой песне создали Уильям Блейк, Гюстав Доре и Сальвадор Дали.

Кербер даже стал прототипом для огромного пса Пушка из романа Джоан Роулинг «Гарри Поттер и философский камень». Он охранял путь к философскому камню и засыпал под звуки музыки, что, по всей видимости, является отсылкой к поздней версии мифа об усыплении Кербера Орфеем.