О Каллимахе, «вечной лампаде» и одном церковном паникадиле

В Николо-Хамовническом храме висит красивое паникадило XIX века. От центрального «ствола» в несколько ярусов расходятся причудливые, растительных форм, рожки с подсвечниками-лампочками. Когда люстру зажигают, все ее «множество огней» (греч. πολυκάνδηλον – многосвечие) бликами ложится на золоченую поверхность, местами очень ясно обрисовывая металлические побеги, листочки аканфа, завитки стеблей и тонкие соцветия арацеи. Считается, что главный светильник храма зажигают только на всенощных в великие праздники, но несколько раз мне доводилось заставать его включенным не во время службы, когда храм почти пуст и местами затенен. В такие моменты механически скользишь взглядом по вещам, привычка анализировать все, что видишь, срабатывает почти рефлекторно. И каждый раз, задерживаясь на паникадиле, я почему-то вспоминала имя Каллимаха. Ассоциация странная: причем тут Каллимах, что может связывать его с церковным светильником? Однако связь все же есть, надо только выстроить логическую цепочку.

Паникадило из храма Святителя Николая в Хамовниках

XIX век
Фото: Надежда Налимова

Паникадило из храма Святителя Николая в Хамовниках

XIX век
Фото: Надежда Налимова

Паникадило из храма Святителя Николая в Хамовниках

XIX век
Фото: Надежда Налимова

Храма Святителя Николая в Хамовниках

Фото: https://um.mos.ru/houses/tserkov-nikoly-v-khamovnikakh/

Каллимах был афинским скульптором, младшим современником Фидия, и, следова-

тельно, жил в последней трети V в. до н. э. Ни одна из созданных им работ не сохранилась, однако его имя известно каждому, кто интересовался теорией и историей классического ордера. Дело в том, что Каллимах считается изобретателем коринфской капители, благодаря которой, спустя некоторое время, появился третий ордер греческой архитектуры – тоже коринфский.

Широко известная история Витрувия об этом похожа на печальную сказку:

“

Одна девушка, гражданка Коринфа, уже достигшая брачного возраста, заболела и умерла. После похорон ее кормилица, собрав несколько вещичек, которые эта девушка берегла при жизни, как зеницу ока, уложила их в корзинку, отнесла к гробнице и поставила на могилу. Эта корзинка случайно была поставлена на корень аканфа. Тем временем, с наступлением весны, корень аканфа, придавленный этой тяжестью, пустил из своей середины листья и стебельки, которые, разрастаясь по бокам корзинки...

В это время Каллимах, которого Афиняне за изящество и утонченность его мраморных работ называли κατατεχνος, проходя мимо гробницы, обратил внимание на эту корзинку и на нежность обросших ее молодых листьев. Восхищенный новизною вида и формы, он сделал для коринфян несколько колонн по этому образцу...

Vitr. 4.1. 9—11 (пер. В.Зубова)

Одна из ранних сохранившихся капителей коринфского ордера

Происходит из толоса в Эпидавре (ок. 350 г. до н.э., архитектор Поликлет Младший)

Kavvadias P. Fouilles d'Épidaure... I. – Athenes, 1893. – Pl.X

Прозвание мастера «кататехнос» (иногда «кататекситехнос», др.-греч. kατατηξιτεχνος) толкуют по-разному, причем как в положительном, так и в отрицательном ключе: «растрачивающий своё искусство на мелочи» или же «внимательный к мелочам». Очевидно, работам Каллимаха было присуще особенно рафинированное изящество (elegantia) и тонкость исполнения (subtilitas), техническая изощренность. Считается, что он одним из первых применил бурав в мраморной скульптуре. Будучи прекрасным торевтом – мастером металлопластики – он мог, как думают некоторые исследователи, выполнить первые коринфские капители в бронзе.

Значение искусства Каллимаха выходит за пределы его столетия еще по одной причине. Появление растительной коринфской капители – не случайное явление, но часть важной тенденции в греческом позднеклассическом искусстве. В это время появляется и развивается новый типа флоральной орнаментики, которой присущи особая витальность, реализм растительных форм и, вместе с тем, фантастичность их комбинаций, рафинированная хрупкость декора. Прекрасный образец такого рода эстетики являет растительный акротерий, венчавший афинский памятник Лисикрата у подножия Акрополя. Побеги-завитки, вьющиеся лозы, сочный аканф, сплетающиеся воедино – начиная c IV века, все эти мотивы распространяются в греческом, эллинистическом, а затем и римском искусстве, где используются очень широко, в том числе в живописной и архитектурной декорации. Именно отсюда они проникают в изобразительную традицию Нового времени и становятся частью нео-классицистического репертуара. Те паттерны, которые использовались при создании паникадила Никольского храма и подобных ему основаны, очевидно, на мотивах, взятых из архитектурного декора all’antica. Того самого декора, который впервые появился во времена Каллимаха и, как мы можем предполагать, при его непосредственном участии.

Памятник Лисикрата (Хорегический монумент). 334 г. до н.э. Источник изображений: The antiqvities of Athens by J. Stuart, N. Revett – 1762, V. I. – London, Printed by J. Haberkorn

Фрагмент фриза толоса в Эпидавре

Около 350 г. до н.э.
Фото: Екатерина Михайлова

Мозаика с флоральными мотивами из святилища Даррона в Пелле

Ок. 300 г. до н.э.
Археологический музей Пеллы
Фото: https://commons.wikimedia.org/wiki/

«Квадратный дом» (Maison Carrée) в Ниме

Орнаментальный фриз
Конец I в. до н.э.
Фото: Екатерина Михайлова

Однако и это не все. Круг ассоциаций замыкает последний штрих. Каллимах прославился многими работами, но особый почет ему принесло создание знаменитого в древности светильника – «вечной лампады» храма Эрехтейон на афинском Акрополе.

“

А золотой светильник для богини сделал Каллимах. Наполнив маслом лампаду, афиняне ожидают того же дня в следующем году; масла же в лампаде хватает на все время от срока до срока, при этом лампада горит и днем, и ночью. Фитиль делается из карпасийского льна, который один из всех видов льна не уничтожается огнем. Сделанный из меди ствол финикового дерева, устроенный над лампадой и доходящий до крыши, вытягивает копоть наружу.

Paus. 1.26.7

Как именно выглядел чудо-светильник мы конечно не знаем, любые реконструкции, претендующие на точность, рискованны. П. Якобсталь, например, представил «пальму» Эрехтейона как колонну с листьями аканфа и многорожковой лампой, помещенной под кроной листьев. Можно вспомнить и другой знаменитый светильник «с огнями наподобие плодов на деревьях...который Александр Великий, забрав из завоеванных им Фив, посвятил в Киме тому же богу [Аполлону]» (Plin. NH 34.14). Зная о репутации Каллимаха, как любителя растительных форм и мастера, «превосходившего всех по изобретательности», можно предположить довольно сложную флоральную композицию из металла. Смысл подобной пышной изощренности, как тогда, так и теперь, не в том, чтобы поражать воображение верующего (вернее, и в этом тоже, но не только). И как бы ни различна была символика света в язычестве и христианстве, у лампады Эрехтейона и паникадила Никольского храма есть все же общий семантический исток – они созданы как хранители света, мистически торжествующего над тьмой, огня, имеющего «чистую и нетленную сущность» (Plut. Numa 9), зажжённого во имя Бога.

Рекомендованная литература по теме

Jacobsthal P. Ornamente griechischer Vasen. Berlin, 1927.

Dell J. Das Erechtheion in Athen, bauanalytisch untersucht, erklärt und ergänzt. Brünn-Prag-Leipzig-Wien, 1934.

Palagia O. A Niche for Kallimachos' Lamp? // American Journal of Archaeology, Vol. 88, No. 4 (Oct., 1984). P. 515-521.

Scahill D. The origins of the Corinthian capital // Structure, Image, Ornament: Architectural Sculpture in the Greek World / ed. by P. Schulz, R. van den Hoff. Oxford, 2009. P. 40-53.

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ: