Свои среди чужих. Скульптурная программа Калифейского монумента

Наш разговор пойдет о так называемом Калифейском монументе – важном, но пока недостаточно изученном погребальном памятнике, который хранится в собрании Пирейского музея. Его название связано с местом находки – районом Калифея, недалеко от Афин. Монумент датируется IV в. до н.э. и хронологически вписывается в позднюю фазу существования классических афинских надгробий. Вместе с тем его внешний вид кажется во многом необычным на фоне традиционных аттических надгробий, поэтому встает вопрос об иконографических истоках такого рода композиции.

На высоком подиуме установлен архитектурный наиск (подобие миниатюрного храма) с двумя ионическими колоннами. Внутри него расположены три статуи, обращенные к зрителю. По надписи на ступени крепиды мы знаем имена и происхождение умерших:

«Νικήρατος Πολυίδο Ἰστριανός, Πολύξενος Νικηράτο» (SEG 24:258).

Погребенные – Никерат и его сын Поликсен, родом из Истрии, греческой ионийской колонии на северо-западном побережье Черного моря. Среди афинян они имели статус метэков – иноземцев, живших в столице или в их портовом городе-спутнике Пирее. Через такой монумент они могли заявить о своем присутствии в Афинах и транслировать определённый круг идей.

В период между 330 и 310 гг. до н.э. в развитии аттических надгробий прослеживается некоторая тенденция. Если раньше основным типом надгробия была стела – плита с рельефом, то теперь зачастую надгробия превращаются в настоящие архитектурные формы. Именно в это время появляется ряд крупных надгробий с уникальной иконографической программой, в которых становятся заметны влияния македонских и малоазийских традиций.

Мы знаем, что вскоре после создания Калифейского монумента возведение дорогих и внушительных погребальных памятников в Аттике было прекращено указом Деметрия Фалерского в 317 г. до н.э. Таким образом, Калифейский монумент является кульминацией монументального подхода к надгробиям в Аттике и самым сохранным примером проявления этой недолговечной традиции.

Начнем с археологического контекста и внешнего вида нашего памятника. История восстановления Калифейского монумента начинается с того момента, как его фрагменты случайно были обнаружены возле дорожной станции во время строительных работ. В итоге между Афинами и Пиреем был найден целый древний некрополь. В 1968 году группа археологов обнаружила архитектурные и скульптурные фрагменты, в том числе принадлежавшие и нашему памятнику. Монумент был разрушен, вероятно, в силу естественных причин – вследствие землетрясения или размыва русла реки. На фрагментах хорошо видны сохранившиеся следы краски. Этот факт свидетельствует о том, что памятник простоял на земле не так долго и был уничтожен еще в древности.

Первоначальное местонахождение погребения до сих пор не установлено, и мы ничего не знаем о типе захоронения, об останках усопших и погребальных дарах. В процессе реставрации монумента, которая началась в 1998 году, выяснилось, что некоторые из найденных архитектурных фрагментов принадлежали другому погребальному сооружению, аналогичному по типу, но большему по размерам и, возможно, еще более впечатляющему.

Рассмотрим наш памятник детальнее. Группа внутри наиска включает в себя три фигуры, выполненные из пентелийского мрамора. Светлая поверхность статуй контрастирует с темным фоном стены из другого материала – так называемого элевсинского камня. В центре находится статуя молодого обнаженного атлета, а справа от него – статуя его отца Никерата. Третий персонаж, ниже всех ростом, держит на плече сложенный гиматий – плащ. Эту фигуру определяют как слугу-раба. Внешний вид статуй позволяет судить о приблизительном возрасте и гражданском статусе умерших, но не более того. Перед нами набор универсальных, традиционных скульптурных типов эпохи поздней классики с идеализированными пропорциями.

Можно ли тогда усомниться, что третий персонаж является именно слугой? Я думаю, что нет, ведь по всем формальным признакам он соответствует образу раба-помщника. Одежда с вертикальными складками, которую он держит, совершенно точно не является частью его одеяния. Кроме того, надпись на памятнике сообщает нам лишь о двух усопших. Как же тогда можно объяснить такое несоответствие традиционной иконографии и принятой масштабной иерархии? Возможно при перенесении образа атлета со слугой в формат круглой скульптуры перепад масштабов было решено смягчить, чтобы фигуры, заполняющие наиск смотрелись более органично.

Второй момент, на который следует обратить внимание, это отсутствие контакта между персонажами. Традиционно фигуры на рельефных надгробиях касаются друг друга, пожимают руки, имеют зрительный контакт или вступают в какое-либо другое взаимодействие. Композиции с участием мальчика и атлета тоже предполагают своего рода диалог со слугой, который готов прислуживать господину. Впрочем, фигура мальчика в наиске кажется слегка развернутой к центру, и возможно его голова была обращена в сторону атлета, как, например, в композиции из Метрополитен-музея. Также и голова Поликсена могла быть слегка развернута в строну слуги. Однако даже в этом случае разобщенность фигур и фронтальность их положения не нарушались существенно.

Эти две специфические черты нашего памятника заставляют вспомнить о другой скульптурной типологии, которая становится важной во второй половине IV века. Это семейные вотивные посвящения, которые устанавливались в святилищах как подношения богам. Погребальная и вотивная скульптура в принципе развивались в тесном взаимодействии. Вероятно, в процессе увеличения погребальных памятников в масштабе, перехода из рельефа в круглую скульптуру, произошло очередное слияние погребальных и вотивных черт. В результате акцент с меланхолического чувства утраты и предвкушения загробной жизни сместился на почитание членов семьи и увековечение их образа в более торжественном виде.

Возвращаясь ко всей рельефной композиции, отметим, что такой длинный фриз с животными сам по себе не является частью традиционной для Афин погребальной иконографии. Подобные композиции имеют восточное происхождение и интерес к ним в IV веке проявляется скорее на территориях Малой Азии, Македонии, Скифии. Помимо декоративной функции животные на фризе, возможно, выполняли роль апотропеев (образов-оберегов) или даже могли намекать на сцены фантастической охоты, которые распространились на территориях так называемой греческой периферии.

Нижняя часть постамента украшена фризом, изображающим битву между амазонками и греками. Фриз сохранил следы раскраски – невооруженным глазом можно видеть подкрашенные красным пигментом хламиды воинов. Определенно, в оригинальном цветовом решении фриз выглядел весьма эффектно. Представленные фигуры повторяют стандартные позы воинов, используемые во многих батальных греческих рельефах.

Такой сюжет, как амазономахия, широко использовался в греческом искусстве IV века до н.э. Однако он не появляется в аттических частных надгробиях. Ничто в монументе из Каллифеи не позволяет идентифицировать кого-либо из умерших как воина, поэтому вряд ли наличие батального фриза можно обосновать отсылкой к военной карьере или успехам на поле боя. Обратим внимание на то, что сцены сражения почти лишены жестокости, кажутся скорее декоративными. В этом сражении нет тактильного контакта между фигурами, нет и мертвых воинов. Однако для чего-то эта сцена здесь понадобилась?

Мифлогичские батальные сцены были распространенным элементом декорации аристократических гробниц Малой Азии. Более того, есть примеры их размещения на высоком подиуме, который сам по себе является характерным элементом малоазийских мавзолеев. Самый известный памятник такого рода – гробница Мавсола, правителя Карии, в Галикарнасе, известная как Галикарнасский мавзолей. Мы видим что Калифейский монумент во многом сходен с этой знаменитой гробницей, хотя конечно не сопоставим с ней по масштабу. Такие элементы как подиум с рельефами или условно портретные статуи между колоннами выглядят почти как цитата. Даже если мастера Калифейского монумента не видели мавзолея, они наверняка могли иметь общее представление о его художественной программе, а заказчик мог пожелать включить ее элементы в свой памятник.

Кто же был этот заказчик и какие идеи отражает его погребальный монумент?

Мы можем себе представить, что владельцы Калифейского монумента – уроженцы Истрии, сделавшие состояние на торговле и переехавшие в Аттику. Несмотря на состоятельность семьи, статус метэков ограничивал их во многих гражданских правах. В сущности, погребальная сфера становится одной из наиболее доступных для высказывания иноземцев.

Обратим внимание на то, что помещение памятника на высокий постамент не является чем-то совсем уникальным для Аттики. Мы знаем о распространенной традиции устанавливать памятники на периболы – высокие стены, с которых хорошо обозревались наиски и другие стелы. С той же целью могло быть воздвигнуто высокое основание памятника из Каллифеи, но между формой его подиума и конфигурацией перибола есть существенное различие. Если стена перибола представляла собой продолговатую конструкцию и предназначалась для удержания над ней не одного, а нескольких надгробий, то основание памятника из Каллифеи не предполагает никаких других, кроме большого наиска. Идея перибола с различными надгробиями, принадлежащими членам одной семьи, соответствовала аттической семейной идеологии. Тут было важно подчеркнуть свое происхождение и почтить род. Будучи метэком, Никерат не имел захоронений предков в Аттике, поэтому памятник на постаменте только один, однако он указывает на семейные узы и визуально напоминает традиционные аттические периболы.

Вместе с тем, этот ступенчатый подиум, украшенный сценой амазономахии, должен был напомнить и знаменитые гробницы вроде Галикарнасского Мавзолея, вызвать ассоциацию с богатством и властью их владельцев. Судя по аналогичному рельефному блоку с амазономахией, найденному в том же районе и принадлежавшем другому памятнику, введение таких элементов было не уникальным приемом, а скорее локальной тенденцией. Таким образом, памятник из Калифеи – не единичный случай подражания иноземным монументам в Аттике. Он является скорее отражением общего феномена миграции образов в погребальной культуре элит Средиземноморья на пороге эллинизма.